«А не ошибка ли всё это?».
Решение принято, назад пути нет, я в учебке ЧВК Вагнер.
Попадание в учебку, по моим ощущениям, можно было сравнить с каким-то перерождением или переходом в иной мир. Наверно, это усиливалось тем, что я не служил в армии.
Просто: раз, и ты смотришь на себя в форме мультикам, на ногах берцы, а на голове панама. Ну и те самые тактические очки. А в голове строчки из песни группы Status Quo «Oh, oh, you’re in the army now…»
Перед этим была беготня с заполнением и подписанием документов, получение экипировки. Ты смотришь на всë это и на сотрудников компании, «разинув варежку». Ты сосредоточен именно на этом: документы, форма, обустройство на месте.
Если у кого и были какие-то мысли типо: «А не ошибка ли это?», то они ушли на второй план. В тебе проснулся ребëнок, который увидел что-то новое, необычное и интересное. А главное — получил новые «игрушки» в стиле милитари.
Все мальчишки любят играть в войнушку, представляя себя солдатами. А тут ты в форме, представляешь себя бойцом, но ещё не знаешь про «все тяготы и лишения», а главное — риски.
Все без исключения, даже те, у кого был ни один год службы в армии или силовых структурах, с интересом рассматривали выданное, примеряли, делились впечатлениями, помогали друг другу подгонять разгрузки. В воздухе витало деловитое оживление и радость «детей» подаркам.
Потом началось обучение, его я уже описывал и хочу сосредоточится на эмоциональном состоянии бойцов.
Нас разделили на группы, командирами поставили парней с опытом. Нам сказали, что они поведут нас в бой. Тут конечно не обошлось без обсуждений в «кулуарах» — курилках, достоинств конкретных командиров и их опыта, известного только с их слов.
Как-то поневоле хотелось командира поопытней, вроде подсознательно понимаешь, что так лучше. Чтобы можно было, рассказывая про него, перечислить столько-то лет служил там-то, участвовал там-то и всë в этом роде.
Мы сидели и нахваливали своего командира перед своими товарищами из других групп, а они своих. Получилось так, что командир в моей группе ранее служил в ОМОНЕ и принимал участие в штурме Грозного. Второй 12 лет прослужил в ГРУ. А вот третий имел боевой опыт в Чечне, притом хороший, но я почему-то плохо его помню.
Мы сплочались вокруг таких людей по принципу «Они были, выжили и что-то знают».
Начались тренировки.
Вот только тут ты понимаешь, что весьма отдалëнно догадывался о том, что тебя будет ждать. Одно дело надеть форму и покрасоваться в зеркале, а другое дело в ней бегать, ползать, копать и т. д.
Мне иногда становится смешно, когда тактикульщики пишут о качестве своей одежды на опыте ежедневных прогулок по городу. Проползите в ней 100ку, а потом делитесь впечатлениями.
В ходе занятий были разные моменты. Кто-то делал всë отлично и его хвалили, ставили в пример, кто-то косячил. Таких наставляли, объясняли.
Потом нам объявили, что этими группами мы пойдëм в бой. Вот тут за «косяками» стали присматривать пуще прежнего и делать выводы. А вылилось это в следующее. При мне одного бойца поменяли, убрав из одной группы в обмен на другого. Просто человек совершил ошибку в упражнении по передвижению на местности.
Сделали вывод, что он может подвести группу и сменили его на, как казалось, более выгодную кандидатуру, которая хотела именно в эту группу. Да, было и такое.
В первые дни некоторых людей поразила болезнь «Рембо». Как потом я узнал, она лечится на передовой, но потом снова появляется в тылу. Больного можно узнать по громкому и самоуверенному голосу, которым он рассказывает, как будет уничтожать противника. Со слов больного, чаще всего, он будет это делать с помощью ножа. Ну и другими способами, описывая это яркими эпитетами и образами, на сколько хватает фантазии и эрудиции.
У нас среди «Рембо» был один товарищ, который постоянно ходил в каком-то нервном возбуждении и его отличительной чертой было ношение тактических очков, которые он не снимал даже ночью.
Как-то поднял нас на полчаса раньше, ворвавшись в расположение с криками: «Пока вы спите, наши парни воюют. Классно себя показали…». Он что-то ещё вещал воодушевлëнное, но я уже, увы, не помню. Мне запомнилось только его, часто повторяемая, фраза: «Это вот моë… Это вот прям для меня…» Так он говорил о работе в компании.
Правда он ещё говорил: «Служба в армии — это моë». Только потом я понял, что «служить» и «воевать» — это совсем разные вещи, но это будет потом.
Пока мы были в учебке, «Рембо» «косили укроп» пачками… и травили байки о своих прежних похождениях.
А что же делал я?
Я учился и впитывал, синдром ботаника не позволял мне расслабиться. А когда что-то делаешь, то думать и переживать нет времени. Только сейчас я понимаю, что просто «сублимировал» — замещал переживания двигательной активностью. До этого, когда был ещё дома, в периоды сильного стресса — всегда активно занимался спортом, чтобы отвлечься
Временем для размышлений был вечер.
Вечером, налив чай-кофе, все рассаживались покурить и поболтать вокруг инструкторов. Они отвечали на вопросы по учëбе и конечно о том «как там». Инструктора были с опытом СВО.
Если в течении дня разговоры были больше об учëбе, то вечером акцент сводился на случаи из жизни и армейские байки. Стал замечать, что инструктора с помощью юмора пытаются снять напряжение, которое всë больше нарастало к концу обучения.
На какие-то неудобные вопросы иногда отделывались «да нормально всë будет».
Чтобы Вам было более понятно, могу сказать, что тема гибели или ранения (300), не замалчивалась в компании. Она как бы из разряда запретного табу или неприятной, переводилась в обыденную и даже банальную. Но иногда был просто «не тот момент «, чтобы об этом говорить.
Во время обучения, по нарастающей, возрастал интерес о происходящем на передовой и особенно с участием нашего штурмового отряда. Мы собирали любую доступную информацию. Чаще всего это были «трассера » — слухи.
У меня, после первой эйфории от начала занятий, появилась нервозность. Да, я выполнял упражнения и задания не хуже других. Хорошо стрелял. Мастерски перетягивал жгутом артерии себе или товарищу. Но есть у меня такая склонность к анализу, из-за которой мне не было покоя.
Я анализировал получаемое нами обучение и задавался различными вопросами. Например, нас обучили штурму здания, а с какого из нескольких начинать? А как взаимодействовать с другими подразделениями? Обучили штурму траншеи в двойке, а как это делать всей группой? И много-много разных вопросов.
На какие-то я получил ответы, а на какие-то нет или «Командир сделает/прикажет/выберет/придумает». И вот это осознание, что я чего-то не знаю/не понимаю, меня просто угнетало.
Да, я нервничал, даже боялся.
Нам внушали, что от действий одного бойца зависит жизнь всей группы. И эта аксиома, которая потом подтвердилась, накладывалась на моë осознание, что я обладаю лишь отрывочными знаниями из военной науки и это приводило к страху подвести парней.
Почему-то мне казалось, что я что-то не так сделаю и подведу ребят. Это был страх за других.
Показывал ли я это или скрывал?
Скрывал. Как правило, мои переживания выражались в том, что вечером я ходил из угла в угол с обеспокоенным лицом.
Меня спрашивали: «Как ты?»
Я: «Что-то я очкую».
А спрашивал меня об этом, здоровый деревенский парень. Ранее он служил срочку во внутренних войсках, был на Кавказе. Он хорошо учился в учебке, а в свободное время занимался обустройством быта в лагере. Без дела вообще не сидел.
Он говорил, успокаивая меня: «Да всë будет хорошо. Не ссы. Я не переживаю».
Он всë время хотел себе пулемëт и постоянно говорил инструкторам: «Обещайте, что мне дадут пулемëт». Вроде бы и не «Рембо», а уверенный в себе человек. Хотя, с приближением выпуска и отправки на передовую, он стал ещё оживлëннее в хозяйственных вопросах. Только потом я понял, что он нервничал.
В целом были те, кто ничего (с их слов) не боялся. Те, кто молчал. И такие, как я, которые боялись и говорили об этом.
В последние дни в учебке напряжение достигло пика. Нам как раз принесли точильные круги и многие отвлекали себя тем, что часами точили свои лопатки. Мне кажется, что ими можно было резать бумагу.
Стали появляться парни, кто хотел посидеть в сторонке один. О чëм они думали в этот момент — я не знаю.
В ночь перед отъездом, мы почти не спали. До бесконечности пили кофе и курили. И много смеялись над самыми простыми и плоскими шутками. Казалось, что все хотят затянуть этот момент, когда всë хорошо и понятно. Все сидим тут и болтаем. А завтра…, а что будет завтра никто не знал. И вот эти последние часы все хотели максимально затянуть.
Когда сидел с парнями, пришло осознание, что мы больше не соберëмся прежним составом. Я оказался прав.
И вот ты сидишь, слушаешь парней, смотришь на них и пытаешься запомнить. Правда, в любом случае не получится, по крайней мере у меня не получилось.
А в голове крутятся мысли: кто из нас останется жив, кто калекой, а кто будет лежать на поле боя. И только солдатская шутка или анекдот, которые пользовались дикой популярностью, помогали отвлечься. Да, самый обычный анекдот, чтобы тупо поржать.
Вроде и спать хочется, а понимаешь, что, когда откроешь глаза, уже не будет этого уюта и всех этих людей, к которым ты успел привыкнуть. Вот так вот.
Были ли мысли о том, что решение ехать на СВО было ошибкой? Нет, только страх облажаться. Или, по крайней мере, я себя в этом уговаривал. Может просто боялся погибнуть или остаться калекой.
А утром была отправка и ночевали мы уже в полевом штабе. На передовой были совсем иные эмоции.
P. S. Затрагивая в ходе повествования некоторых людей, я постараюсь в дальнейшем указать, что с ними стало.
Жаль, что больше нет Вагнера
Ну почему же, что то осталось. Успешно работают на фронте, в Африке, Сирии и обучают спецназ в Белоруссии. Конечно без прежнего руководства им тяжеловато.